Глеб Кащеев - Боги, которые играют в игры
– Да я и не хочу к вам на борт. Я только спросить хотел… – робко начал было я, но паромщик ничего не хотел слушать.
– Ага, знаем мы вашего брата. Не хочет он. Как же. Сиди на берегу, а на борт не лезь. Не тебя жду. Кыш пошел.
Продолжать беседу с грубияном совершенно не хотелось, и я, взглянув снизу-вверх на полковника, наблюдавшего за нашей перепалкой со смотровой площадки, пошел быстрым шагом короткой дорогой, через парк.
У дверей санатория меня встретила группа людей и сотрудников – по местным меркам, целая толпа.
– Вы представляете, какова паршивка! – обратился ко мне актер – заявилась тут. Совершенно беспардонная особа, хочу я вам сказать.
– Вы о ком? Кто-то новый, все таки, приехал, – спросил я?
– Приехала, приехала. Прискакала, – фыркнула медсестра.
– Да шлюха она, шлюха – я вам говорю, – ворвалась в разговор Анна Павловна, подтаскивая собачку поближе, – приехала сюда за мужиками.
Она оглядела окружающих, почему-то остановила взгляд на мне:
– Нет, я категорически не могу допустить, чтобы эта особа морально разлагала наш коллектив, – Анна Павловна почему-то говорила это все персонально мне, – я не пущу вас, туда, пока она не уберется из санатория.
В это время из дверей санатория вышла Ирина Семеновна и уверенной поступью руководителя, которой позавидовал бы любой генерал, подошла к нашей компании:
– Все в порядке, граждане, не волнуйтесь. Все выяснилось. У дамочки … – главврач сделала паузу и с видом победителя оглядела всех, – нет даже Путевки. Так что сейчас я позвоню паромщику, чтобы приехал и забрал ее назад. Она не будет тут жить.
Обитатели санатория радостно зашумели, а я, решив воспользоваться тем, что выпал из центра всеобщего внимания, пошел в сторону дверей.
– Куда? – проскрипел зловеще актер, но пытаться одновременно схватить меня костлявой рукой за полу пальто и крутить колеса инвалидного кресла у него не получилось, и я легко ускользнул от него.
Влетев фойе, я увидел гостью. Молодая девушка, одетая немного не по погоде – в легкий свитер и джинсы, вскочила со скамейки, как только меня увидела. Подбежала ко мне и остановилась в нерешительности.
– Ты… узнаешь меня? – Робко спросила она. Я растерялся. Пытаясь сфокусироваться на ее лице, я испытывал словно бы легкое головокружение. Различая отдельные детали – например свежие следы слез на щеках, непослушную прядь каштановых волос, темно-малиновый берет, но вот свести все детали в одну картину я никак не мог. Словно я наблюдал девушку через телескоп с разболтанной резкостью – то вроде резкая картина, но выхватывающая одну мелкую деталь, а при попытке уменьшить изображение – оно расфокусируется до рези в глазах. Или, скорее, это походило на ощущение, какое возникает при попытке рассмотреть какие-либо детали на ярком источнике света.
– Эмм …, – протянул я, – к сожалению, не могу вспомнить кто вы. Где-то я вас видел, но, к сожалению, не могу вспомнить где. Прошу прощения, – пробормотал я.
Девушка заглянула через мое плечо. Я обернулся, и через стекло увидел, как вся процессия недовольных санаторных жителей решительно направляется к дверям.
– Пойдемте вот сюда, в зимний сад. Из него есть второй выход в парк, а то боюсь, что нам не дадут поговорить, – и я показал рукой на дверь в углу зала.
Мы смогли проскочить в нее раньше, чем в фойе появились первые преследователи. Я был уверен, почему-то, что в первую очередь они бросятся искать девушку в моем номере, так что у нас точно было некоторое время.
Мы вышли в парк, и пошли между деревьев, шурша листьями.
– Вам не холодно? – я решился прервать затянувшуюся паузу.
– Нет… пока. Мне говорили, что здесь у вас прохладно, но я не думала, что настолько. Вот, свитер одела… Скажи… те… вы хоть что-нибудь помните, из жизни до того, как вы попали сюда? – вдруг напряженно, словно тщательно подбирая каждое слово, спросила она.
– Да, конечно, – улыбнулся я. Я был писателем. Публиковался…, наверное. Вот не помню только где. Жил я…
– А почему вы в пошедшем времени об этом говорите? – прервала она меня.
– Ну, привычка. Я тут как-то давно живу, что уже привык. На знаю… – я растерялся.
– А вы помните, когда приехали? Простите, что я все время спрашиваю, но мне хочется понять почему вы меня не вспомнили.
– Я приехал… – и тут я задумался. Недели три прошло точно. Может больше. С другой стороны, приехал я глубокой осенью – другой погоды я тут не помню, значит меньше месяца назад? Иначе либо бабье лето застал бы, либо зима бы началась.
– А еще можно спрошу? – девушка остановилась, и, повернувшись ко мне, посмотрела в глаза, – Когда вы собираетесь уезжать?
– Уезжать? Хм. Дайте подумать, – я тщательно пытался вспомнить на сколько мне дали путевку. С пробежавшим по спине холодком я понял, что совершенно не помню этот факт. Сколько мне еще тут жить, действительно?
– Вы помните, как называется эта река? – Девушка была полна неожиданными, и, казалось бы, простыми вопросами, которые, однако, ставили в тупик.
– Река? Нет, не помню. Дайте подумать. Широкая такая – другой берег еле видно. И с другой стороны этого острова с нашим санаторием – то же самое. Волга? Нет, она такой ширины уже в южных широтах – там такой холодной осени не бывает. Что еще такой ширины? На ум приходили только сибирские реки, но я не помнил, чтобы ехал в Сибирь из Москвы. Мне кажется, что я бы точно запомнил этот факт. Где же я вообще?
– А вы? Вы знаете, как она называется? – спросил я девушку.
– Да, конечно. Это… это Стикс.
– Что? – Я не поверил своим ушам.
– Стикс. Река, отделяющая мир мертвых, – она вдруг сорвалась на крик, а из глаз брызнули слезы:
– Ваня, ты в аду. Мне сказали, что тебя уже не вернуть, но я рискнула. Завтра тебя отключат от аппаратов, и ты уйдешь навсегда. Но этот мужчина… он рассказал, как мне получить шанс поговорить с тобой. У меня мало времени – если я задержусь тут, то меня уже не откачают. Вспомни меня. Ваня. Иначе паромщик не пропустит тебя.
– Какой ад, что вы… это же санаторий… хотите сказать, что они тут все мертвые? – Я нервно засмеялся.
– Здесь только ты Ваня. Это твой ад. Вокруг тебя только демоны, которые здесь чтобы мучать тебя. Ваня, вспомни мое имя. Мне нельзя его называть – если ты не вспомнишь его сам, значит все пропало.
Девушка схватила мою голову в ладони и неожиданно прижалась своими холодными губами к моим губам. Словно вспышка мелькнуло какое-то воспоминание. Слишком яркое, по сравнению с окружающей меня серостью. Как вспышка молнии, которая мгновенно освещает пространство вокруг и дает понять насколько густая тьма окружала тебя до этого.
Я открыл глаза и вдруг увидел вдали спешащую к нам главврача и следовавших за ней других обитателей санатория. Они спешили. Спешили, чтобы удержать меня.
– Бежим, – крикнул я девушке и потащил ее по короткой дороге к пристани. Всю дорогу я явственно слышал за спиной скрип инвалидной коляски.
Мы слетели по ступеням от смотровой площадки к набережной. Хмурый паромщик на сей раз не ругался, но встретил нас у трапа, преградив путь с коротким вопросом:
– Билет?
– Вот, – что-то сунула ему в ладонь моя спутница.
– А его билет?
Они оба смотрели на меня. Где-то вдали сзади громыхала, скатываясь по ступенькам инвалидная коляска.
Я закрыл глаза. И вспомнил вспышку света. Словно поймал воспоминание за хвост и старался подтащить его к себе обратно, чтобы рассмотреть внимательнее.
Лето. Это было летом. Качели. Она качается на качелях и смеется. Я улыбаюсь, и раскачиваю ее. Потом останавливаю качели и вот тогда и случился тот поцелуй. Не самый первый, но тот самый, когда ушла первая робость и в поцелуе раскрывается любовь и страсть. В воспоминании я обнимаю девушку и ласково называю ее имя.
– Ева.
Я сказал это вслух.
Паромщик отходит в сторону и кивает на трап.
Шум толпы сзади замирает. Я не хочу оглядываться, но знаю, что скорее всего набережная пуста. Мои демоны исчезли.
***
Паром остановился у зеленого, покрытого травой склона.
– Куда нам теперь? – спрашиваю Еву.
– Наверх, – слабо отвечает она.
Мы карабкаемся на холм, но неожиданно она останавливается.
– Больше нет сил. Я не могу. Надо отдохнуть.
Тут я все понимаю.
– Что ты сделала? Что именно? Чтобы попасть сюда?
– Таблетки, – еле слышно отвечает она.
Я смотрю вниз и вижу скучающего паромщика. Он ждет.
– Я вернусь, – шепчу я Еве и бегу вверх. С каждым шагом бежать все легче и легче, так, что скоро мой бег превращается в полет…
***
Я сел на больничной койке. Голова закружилась, но мир довольно быстро пришел в себя. Срываю с себя какие-то провода, выдергиваю катетеры. Вскакиваю с кровати, и падаю от головокружения. Заставляю себя встать опять. Надо найти телефон. Я обязан выдержать, и я выдержу. Я успею – ведь где-то в нашей квартире сейчас лежит на кровати и умирает моя Ева.
